Кафе "Шляпа": 41. Настроение
Mon, Mar. 7th, 2011 09:19![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Мадам Магда и мадам Мона сегодня вопреки предпочтениям и привычкам заказали одинаковый кофе. Этого не заметил никто, кроме кофейных чашек - чашки были разные.
Мадам Хален подавала кофе в чашках по душе и под настроение. Для мадам Моны кофе наливался в тончайшую белую чашечку с коралловыми облачками по бокам. От этой чашки хотелось быть такой же тонкой и изящной, глядя на городскую суету свысока, с царственным снисхождением. В такие минуты мадам Мона частенько повторяла: "Когда любишь себя в этом мире, этот мир любит тебя в себе. Потому что мы украшаем друг друга".
Для мадам Магды в кафе "Шляпа" жила совершенно другая чашка - высокая керамическая, насыщенного терракотового цвета, с крошечными белыми цветочками у каёмки. Иногда мадам Магда принимала цветочек за каплю молока и украдкой пыталась слизнуть его. Она грела о толстые стенки чашки руки, обхватив её обеими ладонями, и часто вспоминала что-то "к месту", какое-то "маленькое-миленькое" воспоминание, и мгновенно становилось надёжно. "Как будто причаливаешь в родную бухту", - хотя мадам Магда ни на день не морячка.
Подруги развернули чашки - каждая свою - к себе и принялись добавлять.
Мадам Магда добавила молока, две ложечки сахара и щепотку корицы.
- ...Она говорила и говорила. Казалось, её продержали три года в подземелье, где на каждое слово из пола вылетали иглы и впивались то в пятку, то в коленку. Но теперь-то она свободна и всем покажет!
Мадам Магда подумала и обмакнула в кофе шоколадный квадратик.
-...И я не знала, куда деваться. Я зажмурилась ровно на семь минут, потому что за семь минут всё вокруг стремительно меняется. Солнце вовсе не там, где было; уже спешно убрали со стола; большинство людей вокруг совершенно поменялось: был толстый лысый коротышка, а уже юная девушка или вообще столб. И я думаю о разном: считаю секунды, или повторяю "Закончись скорее, закончись скорее", или представляю, как раздвигаю руками всё, что было передо мной, как две половинки декорации. Мне кажется, будто я закрываю глаза, и мир начинает двигаться в ускоренной съёмке, снуют люди, разговоры сливаются в высокое жужжание, движения размываются в огненные полосы. Или, например, толстый лысый коротышка раскланивается с барышней: "Ну что вы, о встаньте на моё место, право слово, такая честь", - или эдак панибратски похлопает ладошкой по столбу и пойдёт прочь расхлябанной походкой.
Мадам Мона поводила тонкими пальцами по коралловым облачкам на чашке, добавила щепотку соли и буквально несколько крупинок едкого красного перца.
- Я бы сбежала. Сослалась бы на шило, мыло и кота в мешке. Или вовсе без объяснений. Знаешь, бывает так: что-то щёлкает, и понимаешь, что вот прямо сейчас - нужно куда-то. Что-то там произойдёт без тебя - или здесь что-то не должно произойти с тобой, чего нужно, наверно, избежать. И вот так захочется, что хоть всё бросай. А и бросай всё! Если держат люди, место, обстоятельства - топать ногами, кричать, биться до последней капли крови, вопить хочется: "Я в своём праве! Свобода передвижения гарантирована Конституцией!". В конце концов, сбежать туда, где все музыканты мира играют только для тебя, а мороженщик припасёт карамельный рожок, - твоё святое право. Просто законодатели не знали, как это сформулировать.
Мадам Мона добавила в кофе ложку холодной воды и каплю лимонного сока.
- Ты ведь понимаешь, что она не приковала тебя к своим истерзанным коленкам. Мадам Хален, а можно мне песочного печенья и ещё две дольки лимона?
- Нет, - ответила мадам Магда. - И я подозреваю, что пока сидела, зажмурившись, её украл заезжий гость из жаркой Персии, чтобы обучиться языку. Мадам Хален, а мне можно шоколадного?
Подруги наслаждались кофе - каждая своим, - и думали о столбах, бухтах и коварных иголках, пока не подошла мадам Хален - с печеньем для мадам Моны и с печеньем для мадам Магды.
Мадам Хален подавала кофе в чашках по душе и под настроение. Для мадам Моны кофе наливался в тончайшую белую чашечку с коралловыми облачками по бокам. От этой чашки хотелось быть такой же тонкой и изящной, глядя на городскую суету свысока, с царственным снисхождением. В такие минуты мадам Мона частенько повторяла: "Когда любишь себя в этом мире, этот мир любит тебя в себе. Потому что мы украшаем друг друга".
Для мадам Магды в кафе "Шляпа" жила совершенно другая чашка - высокая керамическая, насыщенного терракотового цвета, с крошечными белыми цветочками у каёмки. Иногда мадам Магда принимала цветочек за каплю молока и украдкой пыталась слизнуть его. Она грела о толстые стенки чашки руки, обхватив её обеими ладонями, и часто вспоминала что-то "к месту", какое-то "маленькое-миленькое" воспоминание, и мгновенно становилось надёжно. "Как будто причаливаешь в родную бухту", - хотя мадам Магда ни на день не морячка.
Подруги развернули чашки - каждая свою - к себе и принялись добавлять.
Мадам Магда добавила молока, две ложечки сахара и щепотку корицы.
- ...Она говорила и говорила. Казалось, её продержали три года в подземелье, где на каждое слово из пола вылетали иглы и впивались то в пятку, то в коленку. Но теперь-то она свободна и всем покажет!
Мадам Магда подумала и обмакнула в кофе шоколадный квадратик.
-...И я не знала, куда деваться. Я зажмурилась ровно на семь минут, потому что за семь минут всё вокруг стремительно меняется. Солнце вовсе не там, где было; уже спешно убрали со стола; большинство людей вокруг совершенно поменялось: был толстый лысый коротышка, а уже юная девушка или вообще столб. И я думаю о разном: считаю секунды, или повторяю "Закончись скорее, закончись скорее", или представляю, как раздвигаю руками всё, что было передо мной, как две половинки декорации. Мне кажется, будто я закрываю глаза, и мир начинает двигаться в ускоренной съёмке, снуют люди, разговоры сливаются в высокое жужжание, движения размываются в огненные полосы. Или, например, толстый лысый коротышка раскланивается с барышней: "Ну что вы, о встаньте на моё место, право слово, такая честь", - или эдак панибратски похлопает ладошкой по столбу и пойдёт прочь расхлябанной походкой.
Мадам Мона поводила тонкими пальцами по коралловым облачкам на чашке, добавила щепотку соли и буквально несколько крупинок едкого красного перца.
- Я бы сбежала. Сослалась бы на шило, мыло и кота в мешке. Или вовсе без объяснений. Знаешь, бывает так: что-то щёлкает, и понимаешь, что вот прямо сейчас - нужно куда-то. Что-то там произойдёт без тебя - или здесь что-то не должно произойти с тобой, чего нужно, наверно, избежать. И вот так захочется, что хоть всё бросай. А и бросай всё! Если держат люди, место, обстоятельства - топать ногами, кричать, биться до последней капли крови, вопить хочется: "Я в своём праве! Свобода передвижения гарантирована Конституцией!". В конце концов, сбежать туда, где все музыканты мира играют только для тебя, а мороженщик припасёт карамельный рожок, - твоё святое право. Просто законодатели не знали, как это сформулировать.
Мадам Мона добавила в кофе ложку холодной воды и каплю лимонного сока.
- Ты ведь понимаешь, что она не приковала тебя к своим истерзанным коленкам. Мадам Хален, а можно мне песочного печенья и ещё две дольки лимона?
- Нет, - ответила мадам Магда. - И я подозреваю, что пока сидела, зажмурившись, её украл заезжий гость из жаркой Персии, чтобы обучиться языку. Мадам Хален, а мне можно шоколадного?
Подруги наслаждались кофе - каждая своим, - и думали о столбах, бухтах и коварных иголках, пока не подошла мадам Хален - с печеньем для мадам Моны и с печеньем для мадам Магды.